Неточные совпадения
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не приходило
в голову подвергать анализу свои чувства и отношения к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от отца, деда, братьев, дворни, среди которой он
родился и воспитался, и обратились
в плоть и
кровь.
— Да, да! Странные мысли приходят мне
в голову… Случайность это или нет, что
кровь у нас красная. Видишь ли… когда
в голове твоей
рождается мысль, когда ты видишь свои сны, от которых, проснувшись, дрожишь и плачешь, когда человек весь вспыхивает от страсти, — это значит, что
кровь бьет из сердца сильнее и приливает алыми ручьями к мозгу. Ну и она у нас красная…
Чувствуя, что сегодня
в нём
родилось и растёт что-то новое, он вышел
в сад и, вдохнув всею силою груди душистый воздух, на минуту опьянел, точно от угара, сладко травившего
кровь.
— Мне кажется, что я только что
родился, — уверял он, валяясь
в постели. — Да… Ведь каждый день вечность, по крайней мере целый век. А когда я засыпаю, мне кажется, что я умираю. Каждое утро — это новое рождение, и только наше неисправимое легкомыслие скрывает от нас его великое значение и внутренний смысл. Я радуюсь, когда просыпаюсь, потому что чувствую каждой каплей
крови, что живу и хочу жить… Ведь так немного дней отпущено нам на долю. Одним словом, пробуждение льва…
— Брезгует мною, дворянин. Имеет право, чёрт его возьми! Его предки жили
в комнатах высоких, дышали чистым воздухом, ели здоровую пищу, носили чистое бельё. И он тоже. А я — мужик;
родился и воспитывался, как животное,
в грязи, во вшах, на чёрном хлебе с мякиной. У него
кровь лучше моей, ну да. И
кровь и мозг.
— Эк куда хватил! Наталий Сергеевен разве много на свете! — воскликнул Бегушев, и глаза его при этом неведомо для него самого мгновенно наполнились слезами. — Ты вспомни одно — семью,
в которой Натали
родилась и воспитывалась: это были образованнейшие люди с Петра Великого; интеллигенция
в ихнем роде
в плоть и
в кровь въелась. Где ж нынче такие?
Что здесь шло до Жегулева, а что
родилось помимо его,
в точности не знал никто, да и не пытался узнать; но все страшное, кровавое и жестокое, что
в то грозное лето произошло
в Н-ской губернии, приписывалось ему и его страшным именем освещалось. Где бы ни вспыхивало зарево
в июньскую темень, где бы ни лилась
кровь, всюду чудился страшный и неуловимый и беспощадный
в своих расправах Сашка Жегулев.
Так поет она, подвязывая виноградные лозы, и медленно спускается вниз, ближе и ближе к каменной стене, за которой стоит царь. Она одна — никто не видит и не слышит ее; запах цветущего винограда, радостная свежесть утра и горячая
кровь в сердце опьяняют ее, и вот слова наивной песенки мгновенно
рождаются у нее на устах и уносятся ветром, забытые навсегда...
Сего не довольно: ужасный, неизъяснимый яд
в крови, с которым почти
родятся младенцы, обнаруживаясь
в своей жестокости, похищал
в России едва ли не большую часть детей и на самых спасенных роком оставлял страшные знаки своей свирепости и безобразия.
Во мне течет кипучая
кровь моих предков — лезгинов из аула Бестуди и, странно сказать, мне, приемной дочери князя Джаваха, мне, нареченной и удочеренной им княжне, более заманчивым кажется житье
в сакле,
в диком ауле, над самой пастью зияющей бездны, там, где
родилась и выросла моя черноокая мать, нежели счастливая, беззаботная жизнь
в богатом городском доме моего названного отца!
Великая Матерь, земля сырая!
в тебе мы
родимся, тобою кормимся, тебя осязаем ногами своими,
в тебя возвращаемся. Дети земли, любите матерь свою, целуйте ее исступленно, обливайте ее слезами своими, орошайте потом, напойте
кровью, насыщайте ее костями своими! Ибо ничто не погибает
в ней, все хранит она
в себе, немая память мира, всему дает жизнь и плод. Кто не любит землю, не чувствует ее материнства, тот — раб и изгой, жалкий бунтовщик против матери, исчадие небытия.
Мать земля! из тебя
родилась та плоть, которая соделалась ложеснами для воплотившегося Бога, из тебя взял Он пречистое Тело Свое!
в тебе почил Он тридневен во гроб! Мать земля! Из тебя произрастают хлебный злак и виноградная лоза, коих плод
в святейшем таинстве становится Телом и
Кровью Христовыми, и к тебе возвращается эта святая плоть! Ты молчаливо хранишь
в себе всю полноту и всю лепоту твари.
Его жена Чегрэ
родилась около Торгона и тоже была метиской.
В жилах ее, текла смешанная
кровь. Она была тоже лет пятидесяти, ниже среднего роста, с морщинистым лицом и маленькими пестро-серыми глазами.
Я
родился в Туле, 4/16 января 1867 года. Отец мой был поляк, мать русская.
Кровь во мне вообще
в достаточной мере смешанная: мать отца была немка, дед моей матери был украинец, его жена, моя прабабка, — гречанка.
— Моя биография не совсем такая, какие вы до сих пор слушали. Я
в детстве жила
в холе и
в тепле.
Родилась я
в семье тех, кто сосал
кровь из рабочих и жил
в роскоши; щелкали на счетах, подсчитывали свои доходы и это называли работой. Такая жизнь была мне противна, я пятнадцати лет ушла из дома и совершенно порвала с родителями…
«А что, если все действительно сделается так, как он говорит, — неслось
в голове Тани, — и тогда она успокоится, она жестоко будет отомщена. И чем она хуже княжны Людмилы? Только тем, что
родилась от дворовой женщины, но
в ней, видимо, нет ни капли материнской
крови, как
в Людмиле нет
крови княгини Вассы Семеновны. Недаром они так разительно похожи друг на друга. Они дочери одного отца — князя Полторацкого, они сестры».
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему
кровь, вылечил. Он калекой будет ходить десять лет, всем
в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие
родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал — как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.